Одет: Черные туфли, черные брюки, жилетка, белая рубашка. За спиной вакидзаси в ножнах.

Татсумаки шел по ночным улицам гетто. Треснувший в углу экран мобильника показывал время – 11:00 PM. Было довольно поздно, из района, где жили-поживали враги всего независимого мира – британцы, он выбрался только за час. Заплутал по переулкам, вот и вышло, что добирался обратно дольше. Да и во время задания маршрут сильно отклонился – так что ничего странного… 
По пыльной разрушенной дороге, по своей постапокалипсистической Родине. Холодный ветер развевал края его выпущенной из брюк рубашки, а мертвый стук черных как смоль ботинок эхом раздавался на пустынной улице, отражаясь от неровных стен осевших домов, целых и полуразрушенных, заброшенных и не очень – где-то все еще проживали люди, стараясь выжить, прожить хоть сколько-то…  Но вот что прожить-то? Жизнь?  И прожить ли? Наверно, прожечь. Прожечь свое никчемное существование в подворотнях.
Где-то в грязных и опасных переулках и улочках слышалась перебранка, где-то – пьяный смех совсем отчаявшихся японцев. Большинство, конечно, смирилось… Это хуже. Даже отчаявшиеся японцы будут лучше, чем смирившиеся. Ведь слаб не тот, кто слабее кого-то, а тот, кто смирился со своей слабостью.
Принявшие власть по доброй воле даже пальцем не пошевелят. Их уже не поднять на ноги, не дать в руки автомат – не им ни веры, ни надежды… А вот отчаявшиеся ищут выход. Пускай и в алкоголе и наркотиках, но ищут. Такие люди все еще не потеряны для Японии, лишь ждущей своего часа… Часа, когда мир перевернется, когда знамена ОЧР будут наколоты на плече у каждого третьего борца за свою свободу, когда символика Великого Ордена будет развиваться над каждым торговым центром.
Когда-нибудь будет спущен флаг Британии, что развивается над Белым Домом, и да будет флаг Японии воздружен над ним. Когда-нибудь…
Подойдя к своей пятиэтажке, Татсумаки остановился возле подъезда, через который пройдя на пятый этаж, можно было попасть домой... Тускло светила облепленная мошкарой лампочка. Упавшая на землю деревянная дверь, оббитая рейками, догнивала свое. Раскачиваемая ветром, едва державшаяся водосточная труба, негромко скрипела, раздражая тонкий музыкальный слух пилота. Татсумаки сильно пожалел, что оставил гитару в штабе. Сейчас она была бы ему хорошей подругой на ночь.
Воздух в гетто был необычайно чист и свеж. Но лишь на улице – зайдя в подъезд, обязательно ощутишь вонь собачьих и не только испражнений. Большинство собак сейчас переключились на людей… Да, жить было опасней с каждым днем. Одичавшая Япония нуждалась в помощи опытного врача… И желательно, чтобы у этого врача под рукой обязательно был как минимум десятый калибр и хороший кевлар под рубахой.
Вспомнился старый китайский трешовый фильм – бандиты убили дочь условно доброго стоматолога, который потом без доли жалости режет направо и налево всех – и бандитов, и полицейских, и продажных чиновников. Откуда такой парадокс: если в фильме персонаж, не задумываясь ни на секунду, расстреливает массу, а точнее не массу, а целую кучу людей, сворачивает им шеи, с суровым, ни на мгновенье не меняющимся суровым, холоднокровным выражением лица, ломает руки всем, кого увидит, душит удавкой всех, кто попадается ему на пути, не мучается при этом угрызениями совести и без всяких сомнений получает с этого свою долю денег или счастья отмщенного… Если персонаж именно такой, то какого черта он должен быть положительным?! Все они положительны лишь относительно, ведь в заповеди сказано: Не убий.
Хмыкнув и улыбнувшись со своих рассуждений, Татстумаки, уже всласть надышавшись, хотел было пойти наконец домой и отоспаться, как вдруг почувствовал сильный толчок в бок. Удержав равновесие, он услышал тихий стон, а затем ТАКОЙ шквал ругательств и причем не только японских.
Вытаращив глаза, скорее не от удивления, а от пробравшего смеха, который он едва мог сдержать при виде того, как на асфальте сидит девушка и обсыпает несчастного пилота, которого японцам сейчас нужно было на руках носить, такими многоэтажными красноречивыми ругательствами, что он даже позавидовал такому лексикону слов.
Девушка остановилась – видно, переводила дух. Не дожидаясь второй «волны», которая почему-то всегда была мощнее первой, пилот среагировал весьма неоднозначно: настало время сострить что-нибудь в ответ. Да так, чтобы всю ее «Эйнштейновскую» теорию о том, кем Татсумаки является на самом деле, сломать.
- Музончик включить? – язвительно спросил он, чувствуя, как рот сам растягивается в улыбке. – Рэпачок споешь мне… матный.
В груди что-то сильно давило – приступ смеха как он есть, и Татсумаки,  не желая получить в пах от этой взрывной рыжеволосой хамки, скрылся в подъезде.
Обвалившаяся нижняя ступень была чем-то измазана – Татсумаки не хотел думать, чем именно. Он лишь зажал нос – на всякий случай, и перешагнул через нее.
Сырость властвовала над всем подъездом. Одинокие пустые квартиры, утратившие свои хозяев, выглядели весьма уныло. Скрипели приоткрытые двери с порванной обивкой, некогда весьма опрятной, окно на лестничном пролете уже давно стояло без стекол, растасканных на сдачу, без рам, сгнивших от постоянной сырости.
На третьем этаже поселилась небольшая семья – мальчик, мать и отец. Отец, говорят, раньше состоял в каком-то повстанческом сообществе. У их квартиры была деревянная дверь бордового цвета. Одна из двух дверей в подъезде, имевших нормально работающий замок.
Еще одна  находилась на четвертом этаже – там жила мать с ребенком. Дверь не открывалась уже более месяца, а когда проходишь мимо из квартиры, всегда ощущаешь запах мертвячины и дуновение невероятно холодного ветра. Никто не рискнул вскрыть – боятся. Суеверных стало полным-полно… Верят в призраков, домовых, приметы… Дураки. Не в то верят…
Татсумаки жил на пятом этаже. Замок в его двери не был сломан – его там вообще не было. Вместо этого там было лишь отверстие, которое Ёфу заделал краденой жевательной резинкой – чтоб не сквозило. Мыском ноги он поддел деревянную дверь.  Та поддалась. Было уже около нуля часов, в квартире было непривычно темно.
Он задвинул две щеколды, толкнул дверь – вроде плотно закрыта, все-таки два мощных засова – это вам не шутки шутить. На память пилот прошел по небольшой прихожей в коридор, откуда – в комнату с кроватью, на которой был аккуратно постелено оранжевое покрывало, на котором виднелось весьма большое пятно – пару дней назад он отнял у Британца бутылку с Колой, пришел домой, попил, а затем случайно оставил ее на кровати открытой. Остатки вылились на покрывало. Татсумаки решил, что пробовать выстирать – бесполезно. Долго и бессмысленно.
Одной рукой пилот одернул покрывало, небрежно бросив его на деревянный стул с мягким лопнувшим сиденьем, из которого плотными клочками вываливался паралон. Словно мир… Этот паралоновый мир…
Татсумаки уселся на кровать. Что теперь? Верно, спать… Спать и только спать. Слишком много всего произошло за этот длинный и тяжелый день… Но не того ли хотел Ёфу?
Пилот уже не думал. Уткнувшись лицом в подушку, он засопел…

Отредактировано Kuro Tatsumaki (2010-04-14 18:51:44)