Вольному «нумерованному» было опасно показываться в британский районах Токио в разгар буднего дня. Но банальные потребности в пище и свежих новостях заставляли натягивать кепку сильнее, пряча глаза под козырьком и озираться по сторонам в поисках патрульных. Кроме раскосых глаз и не аристократично смуглой кожи, ничто не могло выдать в нем японца, но все равно стоило быть начеку.
Яркое солнце нагревало поверхность яруса и, казалось, что воздух буквально плавится, словно сыр во фритюре, и в легкой куртке с длинными рукавами было невыносимо жарко. Тонкие струйки холодного пота стекали по спине, задерживаясь в ямочке у поясницы, по лбу и по вискам, склеивая густую челку. Тяжело выдохнув, Сора запустил руку под хвост – волосы у основания шеи тоже были мокрыми – приподнимая его и позволяя воздуху освежить кожу. Более везучие британские подростки расположились на лавочках, под искусственно выращенными деревцами и радостно посмеиваясь, слизывали стекающее с вафельного рожка подтаявшее мороженое. Насмешки их были направлены в сторону рыжей японочки, торгующей мороженным, но девчушка не обращала на них ровным счетом никакого внимания.
Устроившись под развесистым кустом, Сората расстегнул куртку, выуживая их кармана купленный в булочной пирожок. Подобные прогулки по Новому Токио порой походили на акты мазохизма -  сомнительное удовольствие находиться среди собственных врагов, наблюдая, как они унижают подобных его родителям.
Пирожок оказался волшебно вкусным – тесто буквально таяло во рту от переизбытка сдобы. Чертовы британские буржуи получали от жизни полное удовольствие, заставляя порабощенных «нумерованных» трудиться ради удовлетворения их животных потребностей. Хотя нет, животные никогда не унижают и не огрызаются без надобности, будь то голод или инстинкт самосохранения.
Запив пирожок фруктовым молоком из пакетика, Сора повертел головой. Взгляд упал на все ту же рыжую девчонку, безропотно кивающую лоснящемуся от сытости и собственного великолепия британскому солдату. Подобное встречалось сплошь и рядом, и хоть Муону не было слышно, о чем они говорили, догадаться было не сложно. Даже слово «обезьяна» за долгие годы наблюдений, он смог выучиться различать по шевелению губ. Ситуация не отличалась особой оригинальностью, а девушка не привлекала особо внимания – такая же как и многие, желающие выслужиться ради права носить цветастые одежды, да появляться в обществе без поводка. Отношения к ним все равно не поменяется, как бы они не выслуживались.
Парень бы перевел взгляд куда-нибудь в другое место, но в поле зрения не было ничего интересного. К тому же рыжую девчонку уже заступился патрульный в штатском – о том, что это именно патрульный, Сора догадался по взгляду и характерному жесту, которым тот предъявил удостоверение. Патрульные – еще одни господа-боги, свято верящие в то, что им все дозволено благодаря пластиковой карте с идентификационным номером определенного цвета. Но радоваться неожиданному спасению девушке не пришлось – псевдо-спаситель схватил девушку за руку и без труда потащил ее в сторону одного из закоулков. В этом хлипком теле было достаточно силы. По похотливой улыбке и маньячному блеску в глазах не сложно было догадаться о мотивах такой настойчивости.
Сора как раз успел покончить с пирожком и теперь потягивал через трубочку остатки молока.
- Как омерзительно, - буркнул он, с силой сжимая в пальцах несчастный пакетик – остатки напитка выплеснулись через трубочку и теперь стекали по кисти, контрастируя с цветом кожи. Неспешно он оттолкнулся от развесистого деревца, отправил мусор в урну и, не спеша, двинулся следом за парочкой, запоминая, за каким именно поворотом они скрылись. Было бы очень некстати привлечь к себе внимание, поэтому он осторожничал, не подавая вида, что следит за блюстителем порядка и его жертвой.
Уверенный своей безнаказанностью британец далеко девушку тащить не стал и прижал ее к стенке в ближайшем тупике, служащем для сбора отходов из ближайшего ресторана. От этого зрелища парень ощутил, как к горлу подкатывает противный скользкий ком от отвращения. Называется «где жрем, там и срем», иначе было просто не сказать. Искать выход из ситуации долго не пришлось – мужчина стоял к нему спиной и так увлекся лобызанием испуганной девчонки, что даже не заметил, как со спины к нему подошел японец. Выудив из кармана нож с тяжелой рукоятью, он как следует примерился и с силой ударил по темечку. Несостоявшийся насильник обмяк, наваливаясь всем телом на девушку. Потянув его за плечо, Сората позволил тому обвалиться на спину, очки со стуком отлетели в сторону, ударяясь о стену.
Сложно было сказать, насколько сильным получился удар и как надолго тот потерял сознание. Нож был спешно спрятан в недра широких брюк.
- Пойдем, пока он не очнулся, - тон мог показаться настойчивым, не терпящим возражений. Не дожидаясь ответа, он обхватил рукой маленькую, будто детскую ладошку, и потянул девушку за собой, постепенно ускоряя шаг и переходя на бег. Несколько кварталов они пробежали обходными путями, пока парень не свернул к границе с гетто и не остановился.

Одет: широкие темные брюки, борцовка, сверху темно-зеленая кофта-куртка на молнии с длинными рукавами и капюшоном. На голове бейсболка, на ногах легкие ботинки.
С собой: охотничий нож, телефон, диктофон, немного денег

Действие II

21 июля, вечер. Гетто северной части Токио.

Развалины столицы бывшей Японии казались по-домашнему уютными и живыми куда больше, чем ярусные высокотехнологичные районы Нового Токио. Металл и не единого растения, а тут, сквозь бетон и арматуру проклевывались ростки деревьев, символизируя борьбу за жизнь и зачатки новой, тяжелой, но настоящей жизни. 
Тяжелая подошва армейского ботинка ступила в десятке сантиметров от слабого растения. Парень наклонился, с улыбкой на губах откручивая крышечку на фляжке и освежая росток прохладной водой. Ему в какой-то миг даже показалось, словно стебелек воспрянул, шире раскидывая листья и свободно вздыхая через очистившиеся от пыли поры вечерний воздух.
Закрутив пробку, Сората прикрепил фляжку на пояс и уверенно зашагал дальше, поднимаясь по развалинам выше. Раньше на этом месте наверняка находился торговый центр, временами под ногами хрустели выцветшие полусгнившие вывески, бетон крошился под ногами. Здесь, на небольшой возвышенности, на самой окраине, Сората часто проводил вечера после тяжелого дня, наполненного праведными трудами.
Мелькнувшая вдалеке рыжая макушка напомнила ему о вчерашней встрече с незнакомкой, залепившей ему пощечину вместо благодарности. Он тогда так и остался стоять, растерянно смотря девушке вслед и потирая покрасневшую щеку. Удар был несильным, его били дамочки и посильнее. Было обидно, не за проявленную неблагодарность, а за то глупое решение, которое приняла девушка. Он даже понимал этот ее поступок – вмешавшись, он, наверняка, разрушил ее мечты и планы. Но чего она хотела – позволить британскому ублюдку надругаться над ней ради того, что бы получить виды на проживание? Какие мелкие пошли идеалы у японцев.
Сората сплюнул. У него не было причин, чтобы ненавидеть девушку или презирать ее, однако она никак не хотела выходить у него из головы, и предчувствие было какое-то неприятное. Рыжая макушка мелькнула снова где-то слева – и парень буквально порадовался, что его любимое местечко находится достаточно высоко, чтобы наблюдать за передвижениями жителей гетто и их гостей, но при этом оставаться незамеченными. В пару прыжков он перескочил на соседнюю плиту, наблюдая, куда пошла худенькая девчушка, более напоминающая подростка, нежели взрослую девушку. Приглядевшись, он узнал в ней вчерашнюю знакомую и в глубине души порадовался, что ребенок не вернулся в Новый Токио, прислуживать жирным мордам.
- Вот и славно, - бормотнул он себе под нос, возвращаясь на прежнее место. Однако спокойней на душе не стало, и он хорошо знал это предчувствие – поблизости скорей всего были чужие. Его нюх на британцев обманывал его очень редко, поэтому Сора предпочел держать нос по ветру. И оказался прав.
С границы гетто приближалась группа людей в цветастых одеждах. Впрочем, группой трех человек назвать было сложно, но во главе был уже знакомый патрульный. Все его лицо выражало стремление как можно быстрее и жестче наказать нахалку. Один из провожающих, совсем парнишка - наверное, студент, указывал вперед, и что-то бормотал. Второй, мужчина посолидней в одежде жандарма, посоветовавшись с патрульным, двинулся в указанном направлении.
Допустить присутствие британцев в нескольких километрах от повстанческого убежища было нельзя. Благо вчерашний неудачный насильник не видел Сору в лицо, и это было очень кстати. Надвинув кепку сильнее на челку, Сора в два прыжка перескочил на противоположную сторону, ища глазами девушку. То, что пришли по ее душу, сомнений не было, жандарм скорей всего представлял интересы работодателя, а значит, девушку ожидало унизительное наказание.
Рыжей шевелюры в поле зрения уже не было, но он помнил, в какую сторону она пошла. Уверенно он соскочил вниз по знакомым до боли уступам, стараясь держаться повыше, что бы в случае необходимости застать врасплох своих противников.  Девушку он нагнал спустя пару минут – она так и не успела далеко уйти и теперь плутала меж развалин.
Найдя удобное местечко для спуска, он бесшумно соскользнул на землю в паре метров от незнакомки, преграждая ей путь и прикладывая палец к губам, в надежде, что она поймет.
И тут же откуда-то из-за поворота послышались громкие голоса, один из которых принадлежал знакомому патрульному.
- Он сказал, что видел, как она шныряла тут между домами…
- Найду – живого места не оставлю, - отозвался знакомый голос.
В какой-то миг Сората ощутил себя виноватым перед этим рыжим созданием за то спасение. Надо было ударить по-другому – убей он похотливого британца тогда, на одного неприятеля, было бы меньше. 
- Иди сюда, - шепнул парень, по-кошачьи приблизившись к девушке, подхватив ее за плечо и быстро нахлобучивая ей на голову кепку. Дальше он потянул ее вперед, заворачивая за угол дома и стараясь не шуршать камнями. Где-то там был удобный подъем, по которому можно было забраться наверх, а потом внутрь. Сората знал практически каждый камушек в этом районе, а под домами была заброшенная канализация – через нее можно было скрыться и перейти в соседний район. Легко забравшись сам, он, словно пушинку, поднял девушку за собой. Проверять ее физические способности было некогда, поэтому он предпочел переместить девушку своими силами, подхватывая ее под коленками и спускаясь внутрь разваленного дома. По-другому попасть туда было невозможно – все входы и выходы были заваленными.
На землю он ее поставил только тогда, когда почувствовал под ногами опору.

Одет: Широкие темно-зеленые брюки, заправленные в армеские ботинки на шнуровке, такая же темно-зеленая борцовка. На голове бейсболка.
С собой: охотничий нож, диктофон, телефон, фляжка с водой и куча всякого мусора по карманам.

Отредактировано Sorata (2010-03-21 22:40:29)

Держа девушку на руках, он явственно чувствовал, как бешено, колотится ее сердце. И сама она была такая легкая, хрупкая, что парень невольно улыбнулся, задерживая ее на руках чуть больше положенного времени.
Он рассчитывал, что из девушки тут посыплется куча вопросов, что он снова схлопочет по лицу. Но он был уверен, что сделано это будет тихо, ибо девушка была итак ужасно напугана возвращением своего вчерашнего кошмара.  Он бы пожелал предотвратить любую задержку и увести любительницу приключений подальше от этого района, но девушка уже успела очухаться.
- Ты… Ты что, меня преследуешь, маньяк?
В первую секунду Сората опешил. Он даже не знал как себя повести. Оскорбиться, что его приняли за педофила, гоняющегося за субтильной инфантильной девчонкой. Или же рассмеяться от глупости данной ситуации – за ней гоняется настоящий маньяк, чуть не поимевший ее возле мусорных бачков, а она обзывает маньяком человека, у которого в ее сторону даже мыслей таких не возникало. Да еще и спасавшего ее второй раз подряд. У британского ублюдка явно был извращенный вкус.
- Даже в мыслях не было, - буркнул он в ответ, хотя на языке чесалось что-то более язвительное, однако он удержался, глядя, как девушка испуганно пятится назад. Не учла только, что под ногами отнюдь не зеленая травка.
- Осторожней, не на прогулке, - беззлобно прошептал Сората, успевая податься вперед и подхватить девушку за талию, прежде чем та могла встретиться головой с какой-нибудь торчащей арматуриной, - пойдем отсюда, не думаю, что они скоро уйдут, - добавил он, беря девушку снова за руку и таща за собой и игнорируя любые попытки сопротивления.
Он уверенно повел ее в сторону подвала – японские повстанцы давно уже оборудовали там удобный ход, невидимый незнающему взгляду. Ход вел в недра давно заброшенных канализационных коммуникаций. Там было немного сыро и пахло затхлостью, хотя сильного отвращения этот запах не вызывал. Разве что было тяжеловато дышать из-за нехватки кислорода. Этот промежуток пути он постарался провести как можно быстрее, не задерживаясь на всевозможных препятствиях и не позволяя ей оступиться. В общей сложности дорога заняла не более десятка минут быстрой ходьбы, как Муон остановился, озираясь по сторонам. Девушка в темноте, пожалуй, ничего и не увидела, но справа потянуло сухостью и теплом. Парень уверенно свернул направо, словно серая мышь, гуляющая по своим угодьям, и они оказались в очередном туннеле. Спустя пару десятков метров, перед ними оказался тупик, так же трудно различимый в кромешной тьме, если сверху не падал тусклый свет.
- Залезай не бойся. Наверху никого нет, - он подсадил девушку, чтобы она смогла поставить маленькие ножки на нижнюю ступеньку ржавой стальной лестницы, расположенной чересчур высоко от поверхности. Дождавшись пока девушка поднимется повыше, подтянулся на руках, поднимаясь следом за незнакомкой.
Канализационный люк, который ранее им не был, вел в очередной подвал, сухой и теплый. Здесь находилась перевалочная «база» повстанцев, а с первого этажа неравномерно лился последний вечерний свет, а дышалось после туннелей глубже и много легче.
- Проголодалась? – поинтересовался он, распахивая перед девушкой дверцу, ведущую на первый этаж очередного полуразрушенного здания и вдыхая полной грудью вечернюю прохладу. Это больше походило на жилой дом, нежели дом того района, откуда они пришли, в нем больше уцелели конструкции, да и первый этаж казался нетронутым. Выйдя из подвала следом за ней, он уже внимательней присмотрелся к девушке, замечая в ней черты, на которых раньше даже не зацикливался. Для начала у девушки оказалось очень красивое лицо, совсем не детское, вопреки худощавой подростковой  фигуре. Пожалуй, побольше питательных продуктов и этой стройной девушки появились бы и покатые бедра и аппетитная грудь. Но еще большее внимание его привлекла одежда. Мало кто из одиннадцатых, да еще не пожалованных, позволяли себе такие вещи. Возможно, девушка уже успела вкусить прелесть некоторых привилегий, и теперь сложно было убедить ее в обратном.
- Не стоит тебе теперь так одеваться, - он качнул головой, замечая детский цветастый  рюкзачок за плечами и не сдерживая улыбки. «Она действительно еще ребенок, как все-таки тяжело детям в настоящее время. Быть лишенными ярких красок в юном возрасте это жестоко».
- Ты привлекаешь слишком много внимания.

Отредактировано Sorata (2010-03-22 02:43:24)

Похоже, что гордости в этом хрупком тельце, было куда больше чем у Сораты, только гордость ее нельзя было назвать чувством собственного достоинства, скорее детским упрямством и таким знакомым желанием доказать окружающим свое право на выбор. Парня это улыбнуло, он с легким смешком прикусил нижнюю губу, принимая из рук девушки кепку. Тихое бурчание явно голодного девичьего организма выдавали ее с головой, но парень тактично промолчал – девочка была права, хватит уже геройствовать. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Иными словами, не хочет принимать его помощь, пусть сама выкручивается. Однако где-то слева, в груди, болезненно екнуло, и парень растерянно потеребил волосы на затылке, создав в волосах небольшой хаос.
- Видно, что не маленькая, - не обращая внимания на то, как девушка щетинится, словно загнанная в угол кошка, парень оглядел перевалочный пункт, в поисках спрятанного пайка. Никаких деликатесов и горячих блюд он ей предложить не мог, но «заначки» было бы достаточно, чтобы утолить голод, - На сильно маленькую эти педофилы бы не позарились, - добавил он, ощущая стойкое желание ущипнуть этого, явно гадкого утенка, пока еще не ставшего прелестной лебедью.
Наконец, долгие поиски принесли свои плоды, и из подпольного углубления была извлечена коробочка с какими-то долгоживущими консервами. Однако уязвленная гордость не позволила ему «накрыть стол» и угостить девушку по-человечески. Он предпочел отыскать столовый прибор, заботливо ополоснув его водой из фляги, отыскать подобие открывалки и оставить это на старом, но почти не тронутом разрушением буфете.
- Не думаю, что у тебя найдется, что мне предложить, - спокойно качнул головой юноша, заканчивая возиться со столом и возвращаясь к своим волосам. Ловко расплел ленточку, закусывая ее губами, пятерней расчесал волосы, тряхнул головой, позволяя им под собственным весом ровно лечь по спине. От стянутых волос немного болела голова, но снова и снова, что-то глубоко  в душе не позволяло ему просто взять и срезать то, начало чему было положено уже очень давно. Конечно, он регулярно приводил лохмы в порядок, контролируя их длину, но кардинально сменить прическу, не решался. Дав коже отдохнуть с десяток-другой секунд, он снова собрал их в хвост, стараясь не стягивать сильно. О присутствии девушки он как-то и забыл.
- А играться я еще с детства перестал, - добавил он, хмуря брови. Последний вопрос он решил просто проигнорировать – не понравились ему ни формулировка, ни тон. Он как-то и не сразу заметил, что девушка была больше смущена, чем возмущена, и тогда уже сменил гнев на милость.
- Меня зовут Сората, - коротко представился он, решив начать беседу чуть ли не с ноля, заткнув остатки гордости подальше,  и тут же продолжил, - В супер-героев я не играю, и благодарность твоя мне не нужна. Но все же я хотел бы тебя еще раз попросить, одеваться менее ярко, и не возвращаться на то место, где я тебя сегодня встретил. Если ты, конечно, не хочешь мучительной и унизительной смерти от этой мелкой британской швали.
Он закончил возиться со своей прической и завязывал аккуратный, едва заметный бантик. Сверху снова нацепил кепку, опуская козырек на глаза, и направился к выходу, опережая девушку и как бы перекрывая ей путь.
- Здесь есть кое-какая еда и вещи. Будет лучше, если ты переждешь здесь несколько дней, пока твои недоброжелатели не успокоятся.  Я тебя беспокоить не буду, коли уж, я тебе так не нравлюсь. Только ради всего святого, будь осторожней, - последнюю фразу он почти прошептал, разворачиваясь спиной к девчонке и юркая наверх, по каменным импровизированным ступенькам. Через пару секунд он уже топал по полуразрушенным улочкам, прислушиваясь к каждому звуку. А он ведь так и не спросил, как ее зовут. И, наверное, она обиделась на его резкие слова и грубоватые комментарии. Вот досада.

Действие III

22 июля, вечер. Гетто северной части Токио

- И вовсе тут не опасно, чего мне бояться? – сурово бурчала Харетсу, пытаясь убедить себя в том, что в этом районе ей совершенно ничего не грозит, а сердце, упавшее в пятки, – это совершенно нормальное анатомическое явление. В общем-то, где ему, бешено стучащему сердцу, еще быть кроме пяток?..
На всякий случай она сегодня надела случайно найденную в одном из окрестных домов кепку – впервые в жизни она испытала острое желание спрятать свою рыжую макушку и ничем не выделяться среди других жителей гетто. Не выделяться едва ли получилось бы, но волосы она спрятала хорошо, натянув поверх кепки капюшон темно-синей ветровки. Было жарковато, но Хару посчитала это приемлемой ценой за ту маленькую толику спокойствия, которую приносила ей эта непривычная одежда.
Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в кроваво-красный цвет – в любой другой день этот закат показался бы ей безумно красивым, но сейчас он только подогревал нарастающую тревогу. Дико хотелось бросить все: показную смелость, гордость, вредность и желание делать что-либо вопреки, - бросить и сбежать как можно дальше от несчастной комнаты с разноцветными тряпками, ни одна из которых не стоила того, чтобы так ради нее рисковать. Как назло, в тот самый момент, когда она была готова уже отступить, перед глазами встал образ Сораты, советующего ей не одеваться так ярко и не приближаться к своему дому. Злость накрыла девушку с головой, заставляя сорвать с головы надоевшую кепку и ускорить шаг – было уже совсем не так страшно, как прежде.
Все еще горя негодованием, она поднялась на второй этаж дома, где хотела поселиться, и, совершенно не скрываясь – словно намеренно искала неприятностей на свою голову, зашла в комнату. Вещи были разбросаны повсюду, словно кто-то очень довольный отсутствием хозяйки пытался найти что-то из ее личных вещей. Нахмурившись, Харетсу принялась собирать одежду, и не замечая, как из соседней комнаты вышли несколько человек: один тут же встал к выходу, другой  остановился чуть поодаль, а третий, в котором девушка могла бы узнать недавнего несостоявшегося насильника, направился непосредственно к ней.
- Вот ты и попалась, девочка, - услышала она его самодовольный голос и мгновенно развернулась, теряя равновесие и плюхаясь на пол. Пытаясь отползти подальше, она уперлась спиной в стену и испуганно охнула, понимая, что на столь желанные неприятности она все же нарвалась.

Памятный британец склонился над девушкой, до боли сжал тонкую девичью шейку и нарочито медленно поднял Хару на ноги, заставляя ее почувствовать весь спектр неприятных ощущений, какой только можно было почувствовать в данной ситуации. Харетсу сжала зубы, чтобы не застонать от боли, но прекрасно понимала, что это ее ослиное упрямство ничего не изменит – и уж тем более, не спасет ее из сложившейся ситуации. Послышавшийся громкий звук из коридора, ведущего из комнаты, отвлек британца от его жертвы, а выстрелы и появившийся темноволосый мужчина заставили его отпустить Хару и полезть в кобуру за пистолетом.
Наверное, он не ждал, что девочка начнет сопротивляться и бороться за свою жизнь – но она начала. Едва почувствовав под ногами твердую опору, Харетсу со всех сил ударила британца ногой по причинному месту – мужчина тоненько пискнул, жмурясь, сгибаясь пополам, роняя пистолет и прижимая руки к паху. Девушка не стала ждать у моря погоды – она тут же бросилась к упавшему оружию и вцепилась в него обеими ладошками.
Впрочем, ни стрелять, ни даже направлять пистолет на кого бы то ни было она не стала – по той же причине, по которой она пошла прислуживать британским ублюдкам, наступая на собственную гордость, а не пошла в армию. Спустить курок, убить человека – Харетсу не была к этому готова и прекрасно это понимала.
У девушки появилась небольшая передышка, и она смогла осмотреться: ее спасителем в который раз оказался именно Сората, видеть очаровательную мордашку которого во время неприятностей уже становилось доброй традицией. Вместо облегчения, однако, Хару почувствовала, как в ней вскипает злость, желание накричать на этого странного человека, бросающегося спасать любого, даже самого ужасного человека – Сората был ранен, и в определенной степени девушка чувствовала в этом свою вину, но злиться ей было проще и привычнее, чем быть виноватой.
- Чертов миротворец, – пробурчала девушка себе под нос, всеми силами давя в глубине души непривычную жалость. Сопровождающий, приведший сюда британских военных, подпирал спиной стенку и испуганно смотрел на поверженных британцев – Хару хотелось как следует вмазать этому проклятому предателю, но, в общем-то, она прекрасно отдавала себе отчет в том, что и сама на его месте поступила бы так же. Сложись все удачно, он непременно получил бы какие-нибудь привилегии – вплоть до британского гражданства. Ее мечта, которая могла сбыться у другого человека за счет ее смерти - смешная ирония, оставляющая лишь возможность посетовать на несправедливость бытия.
Харетсу развернулась к Сорате, желая высказать ему все, что она думает о британских ублюдках, нумерованных предателях, самоотверженных миротворцах в целом – и некоторых личностях в частности. Она даже успела сделать шаг вперед…
- Маленькая дрянь, - раздалось сдавленное шипение у нее за спиной буквально за миг до того, как сильный мужские руки впились в ее шею мертвой хваткой. Пистолет тут же выпал из ее рук, она вцепилась в крупные ладони в тщетной надежде хоть немного ослабить невыносимую хватку.

Акт II
Действие I

25 июля 2016 года, вечер, гетто.

Харетсу давно не чувствовала себя настолько униженной. Даже шлепки и ядовитые комментарии британских ублюдков ранили ее сердце и гордость не так сильно, как яростный взгляд шоколадных глаз Сораты – он презирал, ненавидел ее, но все равно из раза в раз приходил ей на помощь, хотя мог просто однажды проигнорировать и раз и навсегда покончить с одной маленькой рыжеволосой проблемой. Хару не сомневалась, что вызывала презрение у молодого красавца – слишком красноречив был его взгляд, слишком холодным и жестким был его голос в их последнюю встречу…
И впервые в жизни такое отношение со стороны кого бы то ни было вызывало такую щемящую боль в груди. Хару никак не могла понять, что с ней происходит – да, Сората спас ее, но он говорил очень жестокие слова, которые должны бы заставить ее злиться… Но никак не хотеть все изменить. А ей хотелось – безумно хотелось вернуться в прошлое, изменить их самую первую встречу: чтобы она не ударила его, а очаровательно улыбнулась и поблагодарила за спасение. Чтобы он помог ей устроить дальше разрушенную на кусочки жизнь, чтобы он был рядом и смотрел на нее не как на маленького, ужасного ребенка, а как на взрослую, красивую девушку, у которой за душой есть еще что-то кроме дурного характера и ярко-рыжей копны волос. Чтобы все, абсолютно все сложилось иначе.
Едва ли Харетсу могла объяснить, откуда в ее голове подобные мысли и желания, но она больше не могла беспричинно злиться на своего спасителя – в конце концов, хорошего он для нее сделал много больше, чем наговорил плохого. И… Девушке было стыдно самой себе в этом признаться, но темноволосый красавец не выходил у нее из головы – что она ни делала, о чем ни пыталась думать, мысли ее неизменно возвращались к Сорате: невысокой фигуре, красивому смуглому лицу, спрятанному под козырьком кепки, длинным, иссиня черным волосам… Эти волосы не давали покоя воображению Хару – во сне ей снилось, что она касается этих волос, таких мягких и блестящих, что хотелось делать это вечно.
В том же сне все было совсем не так, как в реальности – во сне он не накричал на перепуганную выстрелами и так близко прошедшей от нее смертью Хару, не ударил кулаком в стену над ней, а крепко обнял, гладя по волосам и спине и убаюкивая, словно маленького ребенка. Харетсу тихонько всхлипнула, еще плотнее прижала к груди коленки, сидя в своем уголке и кутаясь в старое тоненькое одеяло. Нет, все было не так. В действительности он спас ее, но одним только яростным взглядом сделал ей так больно, что боль в шее становилась совершенно ничтожной.
Она так и не решилась зайти в комнату, где лежало два британских трупа – Сората ушел, ее враги были мертвы, и ничто не мешало ей вернуть свои вещи, но в дверном проеме вырос словно какой-то невидимый барьер.
Весь следующий день прошел в странном, лихорадочном состоянии – спотыкаясь и дрожа, она все же нашла какой-то дом и более-менее жилую комнату, хотя так и не вспомнила, ни как, ни где она нашла это место. Ее нещадно мутило, а когда ей удалось-таки забыться беспокойным сном, кошмаром вернулись последние события: на звуках выстрелов она резко проснулась, сгибаясь в приступе ужасной рвоты – словно это не Сората стрелял в британца, а она сама.
Она засыпала еще несколько раз, неизменно просыпаясь на одном и том же месте своего постоянного кошмара – только под конец следующего вечера ей стало чуть лучше: кошмары стали тускнеть, ее перестало постоянно тошнить, и она нашла в себе силы выбраться на улицу в поисках еды и более пристойного жилья. И то, и другое вскоре нашлось: очевидно, приняв изможденную девушку за маленького подростка, какая-то женщина сжалилась над Хару, посоветовала хороший дом и поделилась теми немногими продуктами, который были у нее самой.
Второй день был спокойнее: Хару немного пришла в себя, но вместе с рассудком к ней пришли мысли о Сорате: невольно она сравнивала его с ангелом-хранителем, который столько раз спасал ее, снова и снова получая только грубости в ответ.
Она все же решилась в тот день надолго выйти из своего убежища. К дому вернуться она так и не рискнула – лишь бесцельно бродила по пустынным полуразрушенным улицам гетто, вглядываясь в лица редких прохожих и надеясь найти среди них одно-единственное, которого ей сейчас так не хватало.
Счастливый случай или злой рок – сложно утверждать наверняка, но Сората все же попался ей среди них: узнав его фигуру еще издалека, Харетсу поспешила накинуть на голову капюшон ветровки и робко направилась за мужчиной.
Она следила за ним до самой ночи – едва ли он не заметил ее присутствия, и Хару это понимала, но подойти и сказать ему все то, что уже давно вертелось на языке, она так и не решалась – перед глазами снова и снова вставало его рассерженное лицо и полные гнева глаза. Впервые в жизни девушка ужасно трусила, безумно боясь возможной реакции Сораты.
Она следила за ним и весь следующий день – порой ловила на себе его взгляд, жмурилась от нестерпимого стыда, но подходить все равно не торопилась.
Уже ближе к вечеру Хару все же взяла себя в руки, раз и навсегда решив прекратить это несвойственное ей поведение. Она встала прямо напротив входа в дом, где скрылся Сората и стала ждать.
Харетсу не знала точно, что именно она хочет сказать, опасаясь, что если начнет продумывать и репетировать свою речь, то непременно испугается еще сильнее и снова сбежит. Поэтому, когда Сората наконец вышел, она опрометью бросилась ему на встречу, замирая в нескольких шагах и сгибаясь в глубоком поклоне.
- П.. Прости, - ее голос показался ей самой таким тихим и хриплым, что поначалу она сама удивилась. На языке словно остался какой-то непривычный и неприятный привкус от этого слова – ей еще никогда не доводилось извиняться так, как сейчас: от всей души желая, чтобы ее действительно простили. Она всего единожды переступила через себя, выдавив это неимоверно сложное для нее слово, и ее словно прорвало. – Прости. Прости. Прости! – с каждым разом все громче повторяла она, чувствуя, как по щекам текут крупные горячие слезы. Волосы упали на лицо, скрывая его от глаз Сораты, и девушка не решалась выпрямиться или хотя бы стереть ладошкой непрошенные соленые капельки, чтобы мужчина не видел ее плачущей. Ее голос немного дрожал, и чем громче она говорила, тем более истеричным и расстроенным он звучал. Испугавшись этих странных визгливых звуков, Хару замолкла, а потом снова повторила – уже дрожащим шепотом: Прости меня, пожалуйста…
Последнее слово, такое же непривычное, как и слова извинения, прозвучало еле слышно и совсем испуганно.
- Ты столько всего… Сделал… Спасал, - уже не в силах сдерживать рвущиеся наружу рыдания Хару тихо всхлипывала, ее речь теряла связность, а больше всего сейчас хотелось именно убежать. И больше всего она страшилась сейчас поднять глаза на Сорату, не зная, как он отреагирует. – Как ангел… А я… Я… Прости!

Отредактировано Haretsu (2010-03-26 23:16:16)

Когда Сората опустился перед ней на корточки, первым порывом девушки было убежать – она дернулась от его прикосновения, но теплые руки на ее щеках и добрые, полные понимания шоколадные глаза остановили ее. Мужчина стер слезы с ее лица, бормоча что-то своим тихим, бархатным голосом – таким вкрадчивым и в то же время, таким красивым. Едва ли она осознавала сейчас, что ей говорят, но плакать перестала, чувствуя, как на душе становится теплее и спокойнее.
Харетсу умела брать себя в руки: поджимать губы, хмуриться и злиться на себя, чтобы останавливать безудержный поток слез – для привыкшего к одиночеству человека такой способ успокоения был хорош и действенен. Прижечь все чувства, заморозить боль в груди и высушить слезы – это всегда было чем-то столь привычным, что Хару даже не знала, насколько тяжело успокоиться, чувствуя тепло чьих-то объятий, когда рядом бьется чье-то сердце, когда не получается одернуть себя собственным язвительным комментарием или натянуть на губы лживую улыбку.
Щемящая боль в груди стремительно нарастала, заставляя девушку снова зажмуриться и замереть, прижавшись к мужчине – она словно боялась, что сейчас все это окажется просто сном или очень реалистичной мечтой, а настоящий Сората накричал бы на нее и ушел… Тоненькие руки обвились вокруг корпуса мужчины, стараясь сжать его как можно сильнее, не отпустить – едва ли она действительно смогла бы удержать его, захоти он уйти, но это давало ей хоть немного уверенности в том, что такого не произойдет.
К глазам подкатили слезы – от непривычного чувства тепла сердце Хару словно оттаяло, с торицей возвращая ей всю ту боль, которую она прежде умело игнорировала. Маленькие ладошки со всей доступной им силой сжали тонкую ткань майки, и под наплывом новых, непривычных чувств, Харетсу разрыдалась на плече Сораты.
- Я… я не знаю… – тихо прошептала она, когда рыдания постепенно стали затихать, уступая место тихим всхлипываниям. Хару действительно несколько раз уже размышляла над тем, что ей делать дальше, но чем больше она думала, тем призрачнее и туманнее становилась ее наивная детская мечта – стать полноправной гражданкой Священной Британской Империи. Дорога в сферу обслуживания отныне для нее была закрыта, а идти в армию… Харетсу всегда содрогалась при одной мысли о такой возможности, а теперь, нос к носу столкнувшись со смертью, она уверилась, что не хочет больше пересекаться с этой своенравной барышней на узкой дорожке.
Ей некуда было идти, у нее не осталось ни дома, ни семьи, ни даже личных вещей, которые так и лежат теперь в комнате с двумя британскими трупами. С долей грусти Хару вспомнила про пухленькую тетрадочку в твердом переплете, спрятанную в груде вещей, и с некоторым ехидным самодовольством подумала о том, что никогда не упоминала в дневнике своего имени.
Так или иначе, девушка могла сказать только это: то, что у нее не осталось в этой жизни ничего, даже возможности воплотить собственную мечту, но все та же пресловутая гордость заставила ее замолчать и затихнуть, уткнувшись носом в такое надежное, сильное мужское плечо.
- Я… одна, - наконец прошептала тихим, дрожащим шепотом она, не поднимая лица, чтобы Сората не увидел красных от смущения щек. Это признание далось ей далеко не таким трудом как давешние слова извинения, но как и прежде, достаточно было один раз переступить через себя, чтобы слова сами потекли из нее рекой: о том, как рассорилась с прежней семьей, сколько натерпелась от британских ублюдков, как испугалась, когда он, Сората, защитил ее, и о том, как потом ей было стыдно. О том, как страшно ей теперь возвращаться за своими вещами туда, где до сих пор, наверное, лежат два трупа, и насколько до сих пор ей было страшно от одной мысли, что Сората снова накричит на нее.
И не важно было, что он о ней подумает. Не важно – будет ли Сората ненавидеть ее или жалеть – уже ничего не имело значения кроме острого, непривычного желания высказаться, поделиться с темноволосым ангелом своими чувствами и мыслями: и как можно дольше оставаться в его таких теплых, надежных объятиях.

День выдался насыщенным: очередной набег на один из британских магазинов окончился вполне успешно для всех участников – и для Хару в том числе. Празднуя победу с невольными товарищами по ремеслу, девушка даже как-то не сразу вспомнила о своем обещании Сорате. Хотя казалось бы, что может быть проще – вернуться домой чуть раньше, чем обычно, не задерживаться и нигде не пропадать…
Но когда она вспомнила об этом, и так было уже поздно, а ведь предстояла еще непростая дорога через изрядную часть города. Пришлось срочно распрощаться с подельниками – разочаровывать Сорату, появившись только под утро, не хотелось совершенно. Отпускать Хару не хотели, но стоило ей напомнить товарищам о своем опекуне, как те сразу изрядно поутихли и согласно закивали: честно сказать, Харетсу так и не знала, что такого наговорил им Сората в тот единственный день, когда он и ее подельники случайно встретились, но к девушке после этого относились куда как более бережно.
Долгая дорога по вечернему гетто располагала к размышлениям: а поразмыслить девушке было о чем. Последний месяц жизни был наполнен для нее таким непривычным, но теплым и семейным счастьем, что Хару сама не заметила, как день ото дня стремилась вернуться домой, хотя прежде, после самого захвата Японии, она не питала особо нежных чувств к семье, пропадая порой на несколько дней. Тогда женщина, взявшая Харетсу под свою опеку, пыталась объяснить ей, что они волнуются, когда она так надолго исчезает, но девочка лишь плечами пожимала – ей это было непонятно, она не чувствовала эту семью родной или сколько-нибудь близкой.
Совсем другое дело – Сората. Он с того самого дня, как пообещал быть рядом и заботиться о ней, стал родным, дорогим человеком. Хару невольно проводила параллель с теми отношениями, которые у нее были с отцом: она практически не помнила его, но чувства тепла и заботы, которые подарил ей папа, она пронесла в своем сердце через всю свою жизнь. И сейчас, когда такие же чувства дарил ей Сората, она медленно вспоминала детство, проведенное в России – и в кои-то веки она действительно была счастлива.
Впрочем, счастье это омрачалось как раз таки постоянными заботой и опекой Сораты: Хару едва ли смогла бы объяснить, что не так и чем ее не устраивает его поведение, но чувствовать себя маленькой девочкой под опекой очаровательного папы она не хотела. Именно поэтому она присоединилась к группировке, которая обворовывала британские магазины, именно по этому старалась по мере сил приносить в дом какую-то еду или деньги. Сората злился, был недоволен, но после памятной его встречи с ее подельниками успокоился, предоставив Хару самой себе. Небольшой глоток свободы пьянил и пугал одновременно – и девушка снова не могла найти причин своим странным чувствам.
Самое страшное, что Сората умел заставить ее почувствовать себя виноватой – то, что прежде удавалось только единицам, он проворачивал с завидной регулярностью и сноровкой самого настоящего мастера. Меткой фразой поставить Хару на место, успокоить или призвать к совести – все что угодно! Сората мог вертеть ею, как хотел, что заставляло девушку упрямиться, хмуриться, злиться… И все равно снова и снова возвращаться в свой новый дом.
Погруженная в собственные мысли Хару даже не сразу заметила, что пошел дождь – лишь когда назойливые капельки в очередной раз стукнули ее по ному и полезли за шиворот, она обратила внимания на низкие грозовые тучи, начинающийся ливень и мягкую прохладу, уверенно граничащую с самым настоящим холодом. Девушка натянула капюшон олимпийки на голову, обхватила себя руками и ускорила шаг – возможно, стоило переждать дождь в каком-нибудь из домов, но ноги сами несли ее домой, туда, где, скорее всего, места себе не находит Сората.
Он всегда волновался, когда она приходила слишком поздно – в такие моменты его шоколадные глаза становились холодными и жесткими, и Хару по-прежнему боялась этого его взгляда. А сегодня, когда она обещала ему вернуться раньше обычного… Девушка ощутила острый укол совести и перешла на бег, стремясь вернуться как можно скорее.
За квартал до нужного дома она немного сбавила скорость, давая себе возможность отдышаться и собраться с силами – было очень страшно, что Сората действительно сильно рассердится. Обычно спокойный и терпеливый, в гневе он пугал Хару – даже если он не говорил и не делал ничего грубого. Помявшись немного у самой входной двери, она все же решилась войти.
В квартире царили темнота, покой и приятные, манящие запахи: риса и овощей, если девушку не обманывал ее нос. Живот тихонько заурчал, напоминая хозяйке о своем существовании, но Харетсу не решилась подойти ни к столу с вкусно пахнущей едой, ни к Сорате, задремавшему у окна: видимо он так и ждал ее, пока не уснул. От этой мысли Хару снова почувствовала стыд и вину, но постаралась загнать их в дальний угол своего сознания – еще не хватало будить его и извиняться!
Она тихонько проскользнула в свою комнату, которую специально для нее переоборудовал Сората – стянула с себя мокрую олимпийку, мотнула головой, орошая пространство вокруг себя мелкими капельками со своих волос. Кроссовки нашли свое место под кроватью, а за мокрой кофтой на стул последовали штаны. Тихонько выдохнув, Хару выудила из других своих вещей сухую, длинную майку – пожалуй, при другом режиме питания она была бы девушке как раз, но сейчас висела на ней мешком.
Нырнув под теплое одеяло, девушка довольно улыбнулась, предвкушая ночь, полную спокойных и мирных сновидений, но сон отчего-то не шел. Пару минут спустя Хару услышала тихий шорох где-то в дверях и, приподнявшись на локтях, стала всматриваться в темноту: только несколько секунд спустя до нее дошло, что никто кроме Сораты не смог бы оказаться в ее комнате в столь поздний час, но притворяться спящей было уже поздно. Обреченно вздохнув, она опустила лицо, не сомневаясь, что он заметил ее и вернется.
Сората вернулся с полотенцем: опустился на краешек кровати и положил руку ей на макушку.
- Ты почему так задержалась? – в голосе его послышались укор и забота: Сората всегда относился к ней, как к ребенку – даже в той ситуации, с ее подельниками. Кажется, даже сейчас он заботился о ней, как о маленькой девочке… Склонился над ней так низко, что Хару могла почувствовать его сбивчивое, теплое дыхание на своем лице, а шоколадные глаза сейчас были так близко, как никогда прежде. Девушка замерла, не решаясь даже моргнуть лишний раз – не то от неожиданности, не то боясь спугнуть момент. Сердце бешено стучало в груди, щеки залил предательский румянец, а в глазах мелькнула надежда смешанная с некоторой долей страха: Хару не знала, чего ждать дальше, что делать и как реагировать. Даже его слова в другое время она бы непременно восприняла в штыки, отобрала бы полотенце и сама взялась бы вытирать голову, но сейчас она никак не решалась скинуть эти нежные, заботливые руки, не могла выдавить из себя ни слова: ни язвительного, ни оправдательного…
Она так и ничего и не сказала – только подняла на Сорату глаза, полные стыда и немой просьбы простить ее – да так и застыла, не в силах оторвать взгляда от его лица, в котором сейчас не было даже намека на злость.
- Я сама, - тихо и неуверенно прошептала она, не сводя глаз с лица мужчины. Хару осторожно вытянула левую руку, подняла ее к голове и коснулась руки Сораты – тут же испуганно замирая и повторяя еще тише: Сама

Отпустил…
Харетсу почувствовала облегчение, смешанное с изрядной долей разочарования: с одной стороны напряженная атмосфера напрягала, заставляла все волоски на ее теле вставать дыбом, а с другой – девушка невольно ждала чего-то большего, на что-то надеялась. Сората возмущенно что-то пробормотал себе под нос, и Хару немного натянуто улыбнулась: хотелось броситься на шею этому очаровательному ворчуну, прошептать ему на ухо какую-нибудь по-детски несуразную глупость, обнять и почувствовать всем телом исходящее от него тепло… Но не сделала. Сората отстранился, нарушая всю романтику момента и, так ничего больше и не сказав, вышел из комнаты. Харетсу медленно поднялась на кровати, одной рукой прижимая к груди одеяло, а другой немного растерянно водя полотенцем по волосам. Прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседней комнаты, девушка не сводила рассеянного и даже несколько недоуменного взгляда от слабого, колеблющегося света на пороге комнаты.
Она довольно быстро закончила с волосами, резко опрокинулась на спину и укоризненно уставилась в потолок. В комнате, где был Сората, гулко забурлила вода, и девушка прикусила нижнюю губу, начиная жалеть о том, что все-таки не обняла его, пока у нее была такая возможность. Теперь он вернется с горячим чаем, отогреет, укутает в одеяло да прочитает на сон грядущий лекцию об опасности ночных прогулок – совсем как порядочный отец любимой гулящей дочурке. Оставалось только собраться с силами и выдержать самую скучную, последнюю часть предстоящих мероприятий, что-нибудь угукнуть в ответ… А потом чинно отойти ко сну, так и не сказав Сорате самого главного: что сердце стучало как сумасшедшее, когда он был близко, и что отеческая забота – не то, чего от него ждут маленькая наивная девочка и ее неугомонное сердечко.
Шаги заставили Хару снова приподняться на локтях: Сората вернулся с подсвечником и кружкой чая, над которой вился легкий белесый дымок. Он помог ей приподняться, вручил чашку и отвернулся, избегая смотреть на нее. К горлу девушки подскочила обида: нервная и клокочущая, требующая немедленно или разрыдаться, или закатить истерику, чтобы хотя бы так привлечь внимание Сораты. ”Не хочет пугать… Он очень сильно разозлился”, - расстроено подумала Хару, утыкаясь носом в горячую чашку и делая первый осторожный глоток. Лучше уж пить безумно горячий чай, рассматривая несколько маленьких черных чаинок под толщей золотисто-коричневой жидкости, чем видеть полные укора и недовольства глаза Сораты.
- Знаешь…
Харетсу вскинула голову, хмуря бровки и ожидая, когда Сората начнет свою лекцию. Где-то на задворках разума замаячила мысль, что прежде он так не стеснялся поучать ее жизни, но мысль эта была напрочь проигнорирована – чувствуя себя виноватой и злясь на себя за это чувство, которое уже становилось привычным, она не была способна воспринимать голоса разума. Сората вперся взглядом в полотенце, и казалось, что он разговаривает не со своей маленькой содержанкой, а именно с влажным куском ткани. Хару стала катать кружку между ладоней, пытаясь хоть какими-нибудь движениями заглушить желание отобрать у мужчины полотенце и заставить его смотреть на нее. ”Раз уж читает лекцию, то пусть читает ее мне, а не какой-то тряпке!” – Хару нахмурилась, пропуская начало монолога Сораты, но замирая, услышав  неожиданные для предполагаемой лекции нотки в интонации мужчины. От некоторой неожиданности девушка замерла, прекращая теребить в руках несчастную кружку, и удивленно уставилась на Сорату. Слишком уж это было непохоже на нравоучительную лекцию.
- Сората? – тихо прошептала она, но едва ли он услышал ее: он подался вперед, мягко обхватывая ее ладони своими. Девушка удивленно распахнула глаза, не в силах переварить все то, что он сейчас сказал – это было уже ни на что не похоже: ни на лекцию, ни на беспокойство переволновавшегося опекуна. Пока Хару пыталась прийти в себя и понять, что же происходит, Сората мягко, но решительно забрал у нее кружку, пододвигаясь ближе. От удивления она стала больше похожа на послушную куклу, позволяя мягко опрокинуть себя на подушку. Он осторожно коснулся ее щеки – от его прикосновения по всему телу Хару прошла какая-то странная, сладостная дрожь. Чуть приоткрыв губы, она не отрывала взгляда от глаз Сораты – но стоило ей только моргнуть, как губ коснулось что-то мягкое и нежное: девушка даже не сразу поняла, что происходит, но вместе с пришедшим осознанием внизу живота поселилось какое-то странное тепло.
Это было настолько непривычно и непонятно девушке, которая прежде никогда не испытывала ничего подобного, что она совершенно запуталась. Кто для нее Сората – отец или возлюбленный, о которых раньше Хару слышала только из красивых фильмов и сказочных книг? Сердце уверенно подсказывало ответ, а тихий шепот обнявшего ее за плечи мужчины не оставлял никаких вариантов.
- Люблю, - в тон ему, совсем тихо повторила девушка, прижимаясь к Сорате, неуверенно обнимая его и ласково улыбаясь: и хотя он не мог увидеть ее улыбки и сияющих глаз, едва ли он мог не почувствовать ее мокрых от счастья щек.

Отредактировано Haretsu (2010-04-01 23:03:17)